Новости:

Cсылки:

28 июля 2005 - Рыболовные новости

Вновь манят меня непроходимые таежные дебри, нетореные тропы и заповедные просторы севера. Собрав понягу, устремляюсь на глухое карельское озерцо, так называемую ламбушку, потаенно укрытую в еловой кобре. Здесь еще сохранились последние в Европе великовозрастные хвойные леса, богатые зверем и дичью.

Во времена пещерной древности Сумрачная Похъела, как раньше называлась Карелия, была горной страной с пиками высотой до нескольких тысяч метров. Ледники стесали и разрушили вершины, превратив их в каменистые гряды — сельги. О былом величии напоминают лишь 500-метровые колоссы Ваттанарра и Нуорунен да гора Коле, что в Финляндии. Растаяв, льды образовали обширный морской залив, бушевавший тогда над нынешней Ленинградской областью и Карелией. Двенадцать тысяч лет назад произошло поднятие суши. Воды спали, и карельский перешеек отделил каменным хребтом Балтику от своих заливов. И расплескались меж гранитных сельг 60 тысяч опресненных, синеглазых, больших и малых озер — ламбушек да порожистых рек с каскадами рокочущих водопадов.
Ихтиофауна водоемов частично сохранила морские корни. В их глубинах обитают: пресноводная форма атлантической семги, корюшка, ряпушка, голец-палия, налим, судак, щука, плотва. В Ладожском озере процветает популяция из 5 тыс. тюленей — нерп. А ледники до сих пор напоминают о себе. Нежданно посреди лета вода вдруг холодает, аж ногу сводит, рыба перестает клевать. Геологи исследовали озерную пучину и отгадали загадку. Все дно испещрено трещинами — разломами, уходящими в глубь земли. А недра еще хранят ледовые пласты. Вот доисторическая морозилка и выбрасывает на поверхность порции реликтового холода. Ламбы — детище ледника — это обычно мелководные, до пяти метров, травянистые озера, а блесну можно легко перебросить с берега на берег. Выходы меди и торфяники сделали свое «черное» дело, окрасив воду в темные тона. В тех водах водятся черные как смоль окуни-канибаллы, которые уже «слопали» рыбешек других видов и теперь питаются собственной икрой и соплеменниками. Интересно, что в одном озерце живут мелкие, всегда голодные окуньки-недоростки, глотающие даже крючок без наживки. А в соседнем водоеме процветают настоящие «гранды» более килограмма. Они предпочитают добычу под стать себе, и крупная спиннинговая приманка идет у горбачей «на ура». Поплавочников и доночников озера тоже одарят активным клевом. Возле скалистых мысов и островков посреди залива кормятся стаи плотвиц и лещей. За насадкой далеко не надо ходить. По донным камням ползают ручейники, во мху живут короткие красные черви-подлистники, под ворохами отмершего тростника прячутся личинки насекомых, а глинистую почву обжили белые земляные черви. Омутки облюбовали крупные щуки, которых можно соблазнить блесной бортовой удочки. На зорях кряжистые хищницы выходят к заросшим берегам, тогда самое время подбросить им под нос воблер. Пока вода не нагрелась от летнего зноя, налимы в сумерках прочесывают каменистые откосы. Полуночники с удовольствием лакомятся поставленными на ночь живцами, кусочками рыбы на донке, порой хватают червя, пущенного понизу.
Некоторые ламбы полноводны, глубоки и представляют собой затопленный тектонический разлом меж сельгами с обрывистыми берегами. В народе про них говорят: «у них нет дна». Соединенные протоками, болотцами и тихими лесными речками ламбушки пронизывают водными артериями близлежащие поемные леса. В проточных озерах подводные течения образуют водовороты. И грезится, будто косматый водокрут неустанно перемешивает бурую воду. Тропы да дорожки к ламбам знают старожилы, но тайну откроют не каждому прохожему. Издревле северяне селились рядом с озерками, отсюда и названия старинных поселков: Лагиламба, Ламбинаволок да и просто Ламба. Странствуя по неизведанным дебрям, нежданно натыкаешься на каменный остов старого хутора, заросшего, как дед-лесовик, лохматыми прядями лишайников, жгучей крапивой, кущами дикой малины и шиповника. Полуразрушенный гранитный фундамент, словно развалины склепа, порой навевает жутковатый озноб. Сотни лет назад средь гиблых здешних болот, глубоких озер и девственной тайги жили смекалистые и суровые люди — финские и карельские рыбаки и охотники. Ватаги новгородских промысловиков-землепроходцев наведывались в леса Похъелы, и всегда благодатная природа щедро одаривала людей пушниной, богатым уловом, да и зайчатиной с лосятиной. Нынче почти пусты сии края, и заброшенный фундамент — приют лишь для медянок и гадюк. Люди ушли поближе к городам, к цивилизации. Теперь на побережьях во множестве встречаются покинутые хутора и поселения.
По тихоструйной протоке в поисках уловистых мест я пробираюсь к заветной ламбушке. Ольшаники и развесистые ивняки плотно сомкнулись над головой, закрыли протоку от света и образовали извивистый тоннель. Порой пригибаюсь и перетаскиваю лодку сквозь подтопленные древесные заторы. Заповедные берега истоптаны лосиными переходами. Вот сохатый, завидев мой челнок, сиганул поперек протоки, подламывая грудью повислые ветви и топча ногой прелый бурелом. Поваленные деревья — прекрасная переправа для енотовидных собак и барсуков, шныряющих в захламленном прибрежье.
Витиеватые хитросплетения расступились, пропуская лодку, и мне открылась безмятежная гладь глухого, уютного озерца. Кочкарник примкнул к левому бережку; лишь лоси на своих ногах-ходулях преодолевают эти коварные, зыбкие холмики. Осмотревшись, сохатые заходят по самое брюхо в ламбушку и чавкают сочной осокой, пьют водицу студеную. К середине лета кочкарник осохнет, покроется пестрым платьем разнотравья. Тогда меж росных трав заблестят на заре серебряные нити паутинок, изумрудные стрекозы затрещат крылышками над нежными цветочными лепестками, а в знойном мареве застрекочут солисты-кузнечики. Поодаль юная березовая поросль теснится к тенистой еловой крепи, а на гряду взбегает сухой беломошный и медноствольный соснячок. В ложбинке у трех осин бьют ледяные, ломящие зубы животворные родники, растекаясь ручьями меж корявых корней и питая их живой водой. Теплые дождики пробуждают грибные рати, и первые подберезовики-«дождевики» высыпают, как веснушки, в низинном осиннике, а подосиновики красуются красными шапочками на взгорках в светлой березовой роще. Тонкие рябинки распушают белые соцветья, будто осыпая изумрудную зелень снежными хлопьями. Вскоре белизна пожухнет, завяжется в плоды, и на исходе лета сочные рябиновые грозди обременят гибкие ветви, вспыхнут багровыми пятнами на предосеннем платье природы.
Небольшое озерцо, где был устроен бивак, уютно вписалось в таежную глушь. Берега поросли молодыми березами и плакучими ивами. Задумчивые ивушки, словно волшебные феи, склонили повислые кудри к зерцалу темных вод. Тростник неприступной стеной выстроился вдоль берега, скрывая потаенную гладь от человеческих глаз. И чудится, будто живут в этих краях русалии да берегини, и здесь укрывается первозданное Берендеево царство.
На глухих озерах, защищенных от ветра густой чащей, любят останавливаться на отдых перелетные гуси. Пару дней подкармливаются, набирают силу перед нелегкой дорогой в родную тундру. Для уток ламбушки — благодатный рай: изобилие корма и отсутствие охотников. В мае — июне тут бушуют утиные свадьбы. Ходит щеголем нарядный селезень вокруг серой уточки, кувыркается в воде, плещется, показывает всю свою удаль и красоту распрекрасную. По берегам ондатры строят хатки, а в норах под корнями деревьев, в густых завалах селятся выдры, ласки, европейские и акклиматизированные американские норки. Невелика норка, но охотник серьезный. Ныряя, она ловко хватает зазевавшуюся рыбу, а то стремительно нападет на утку, одним броском вцепившись в горло. Ондатру же разбойница настигает врасплох в собственной хатке и бесцеремонно расправляется с хозяйкой, завладев чужим жилищем.
Зачастую на потаенной ламбе устраивают гнезда серые журавли, чернозобые гагары и лебеди-кликуны. Сквозь хлипкие берега к кладке не добраться хищнику, да и человек не беспокоит. Редких пернатых благодаря природоохранным мероприятиям на севере стало больше. И на зорях с мая до самой осени кружат они над зелеными просторами, курлыканьем приветствуя восходящее солнце. К 150 карельским заповедникам и заказникам примкнут вскоре новые территории, обращая почти треть республики в заповедную зону.
Для рыбалки я приглядел бережок, плотно заросший ивами. С нависшей ветки упал на воду жук. Всплеск, и насекомое исчезло в рыбьем чреве. Замечаю толстоспинных язей, лениво раздувающих жабры в предвкушении новой поживы. Облаченный в камуфляжный костюм я, словно африканская циветта-рыболов, устраиваюсь на толстом, повислом суку. Осторожно просовываю двухметровый удильник в окошко меж листьев — длинным удилищем здесь орудовать несподручно. Леска 0,25 мм без поплавка, кивка и грузила, ведь поклевка видна воочию, оснащена мормышкой «большая капля» с крючком № 5. На него подсаживаю слепня, только что укусившего мою руку. Плавно касаюсь мормышкой воды и едва покачиваю бесхитростной удочкой, от игривой приманки расходятся заманчивые круги. Притаившийся поблизости подъязок не устоял перед соблазном перекусить: короткий выпад — и «жучок» проглочен. Язик накрепко засекается и упруго тянет в сторону, затем ходит кругом, тянет в сплетение зелени, от чего желтые цветы кубышки робко содрогаются. Удилище приятно пружинит, смягчая первые потяжки. Подуставший язь проходит рядом, сверкнув серебряными латами и жадно глотнув воздух. Последний рывок напрягает жилку, я подвожу к берегу угомонившегося соперника. И вот уж рюкзак подрагивает от его запоздалого буйства. Хорош, чертяга! Каждый заброс увенчан успехом, причем соблюдается рыбья иерархия. Сначала уверенно и даже вальяжно снасть берут красавцы граммов по 500. Темные спины возникают из-под раскидистого навеса ивняка и лениво уходят вглубь. Затем рыбешки все мельчают. Для насадки подходят все насекомые, личинки, черви, а в часы жора рыба садится и на голый крючок мормышки, «мушки» или другой мелкой нахлыстовой приманки.
Таким же способом я ловлю с мостков, плотов и лодки в прогалах водных растений. На зорьке без всплесков я подгребаю к желтым кубышкам, привязываю челнок к вбитому с вечера колу и забрасываю снасть меж лопухов. К леске иногда прицепляю маленькую блесенку сантиметра в три. Если поклевок поверху нет, то играю приманкой и притопляю ее вполводы. Трофеями всегда становятся окушки, язики и прожорливые щучки-травянки. Для улучшения клева тихонько пошевеливаю кончиком удилища лопухи кубышки, ведь там живет множество водных личинок и рачков. Осыпаясь с листа, они вызывают у рыб гастрономический интерес, привлекая в зону лова. Порой опускаю приманку на дно, блесенка копошится в грунте, зависает над ним, потом опять ныряет в ил, словно кормящийся малек. Им сейчас с удовольствием полакомится лещ. Бронзовые красавцы только отнерестились и, восстанавливая силы, откармливаются калорийной животной пищей: улитками, ручейниками, моллюсками-перловицами, не гнушаются новорожденными мальками. Даже мелкая блесна спиннинга или бортовой удочки может в эту пору подарить рыбаку поклевку бронзового великана.
Ловить на «тюкалку» меня в детстве научил один заядлый рыбак. В яркий полдень рыбачила наша мальчишечья ватага возле тиховодного пролива. Поплавки то и дело юркали под воду, и на лесках трепыхались то «матросики», то доходяги уклейки. Наблюдающий за бурным процессом мужичок весело усмехнулся и сказал: «Не так ловите, ребятки. Приходите сюда на вечерней зорьке, покажу, как надо». Только закат заполыхал, как вся ребячья орава выстроилась на берегу, раскрыв рты в ожидании чуда. Из-за кустов появился наш новый знакомый, неся в руке трехметровую удочку из рябины, явно спиленную тут же. Он скакнул на торчащий из воды валун и деловито достал из кармана коробочку. В ней оказалось десятка два больших зеленых мух, которых рыбак не поленился наловить. Леску 0,25 мм, чуть длиннее удилища, он привязал к самому кончику хлыста. Нет ни поплавка, ни грузила, один крючок № 5. Что за снасть? А в зоревой воде на грани заиленного омутка и быстринки уже расходились круги жирующих «крупняков». Туда и подкинул дядька крючок с мухой. Спустя минуту удилище согнулось в дугу, и вот на привязи уже ходит увесистый язь. Ничего себе! Новая муха отправлена в плаванье по верху воды, и поклевка не заставляет себя долго ждать. Потяжка стремительна. Взявший язь торпедой уходит вглубь, в самой толще воды переворачивается на бок, потом сдается пружинящему удилищу и благополучно подводится к бережку. Новый знакомый рыбачил с час и вытащил простецкой удочкой штук пятнадцать подъязков до 500 граммов. Да, такая рыбалка навсегда запала в души юных рыболовов. Как говорится: «Уда крива, да рыба пряма».
Над ламбушкой тем временем смеркается. С луговины тянет влажным холодом с запахом духмяных трав, и хоры птиц незаметно стихают. В чуткой тишине пищат орды комаров-кровососов, безветрие создает для них на ламбушках настоящий рай. Злобные нукеры только что вылупились из личинок и всласть пируют моей человеческой кровушкой. Кровопийцы доводят до исступления бедолаг лосей, и, спасаясь, сохатые часами простаивают в воде по самые уши.
К вечеру безлюдные дебри наполняются сказочными виденьями и загадочными шорохами. Сумеречные тени и прелые сухостоины оживают языческими Дивами, а из подмоин корявыми руками леших проглядывают извивающиеся корни. Прибрежный лес хранит мудрое молчание. В нем покой и умиротворение, и сокровенная, глубокая тайна старины далекой. Легкое дуновение ветерка чуть колыхнуло осинки, деревца взмахнули зелеными руками и робко затрепетали листочками. В прибрежных заломах проскрипела серая цапля, завсегдатай тихих заводей и болотцев, этот скрип у ней песней зовется. Мелкая рыба и лягушки — излюбленный деликатес скрытной птицы. Стоя на берегу в зарослях камыша, подкарауливает «рыбачка» неосторожную добычу. Удар — и рыбешка бьется в ее шиловидном клюве.
В десятке шагов от меня зашуршали прелые листья, и серый ушастый зверек заковылял по отлогому бережку. Заяц! Наверное, видит меня и не боится. Сел напротив, огляделся, передними лапами вытащил из воды сочную осоку, жадно жует. Ради шутки думаю: «А не припугнуть ли косого?» И кидаю в его сторону блесну. Зайчишка и ухом не ведет. Выхватил еще травинку и с достоинством поглощает. Совсем заяц обнаглел, думает, что я пенек трухлявый, а не человек. Опять прицельно бросаю «железку». Та, громко клацнув о гальку, падает у самых ног беляка. Он перестал жевать, скосился на блесну и нехотя удалился в кусты.
С ламбушки доносятся смачные всплески окуней, гоняющих малька. Стайка «полосатиков» выдавила к поверхности сеголеток. Чистую гладь озера бороздят паруса острых плавников, по-акульи разрезая воду. Звонкие «чмоки» оглашают окрестности, нарушая вечернюю идиллию. Мелочишка суетится, поднимая рябь. Оснащаю спиннинг пятнистой блесной — вертушкой, отправляю ее в самую гущу событий, и окушки в охотничьем азарте с лета хватают приманку. Но бой длится недолго. «Полосатая банда» скоро насыщается, отходит от берега и растворяется в озерной сини, оставляя мне пяток своих собратьев. С раздутыми от сытости животами они ворочаются во влажном мху, кувыркаясь с боку на бок. Попался также небольшой судачок, видно, кормился вместе с окушками.
В другие дни окуни атаковали не только «лепесток», но и узкотелую серебристую «Ракету», и мелкий желтый «Атом».
Вдруг заколыхался куст, и наглый зайчище опять явился к урезу воды, продолжив свой ужин. Я поражен. Может, безлюдная тайга не привила страха перед человеком, а может, неопытность малолетнего грызуна? Для смеха рыкнул и хлопнул в ладоши. Косой навострил уши, встал столбиком на задние лапы, словно удивленно вопрошая: «И кто там все время шумит?» Разглядев чудо-юдо, размахивающее рыболовным удилищем, белячок неохотно заковылял под полог леса. Но еще долго прелый опад шуршал под лапами смелого зайчишки.
Пламя вечерней зари угасает, и северная белая ночь накрывает белесым пологом притихшую глушь. Да и ночью ее не назовешь, кажется, что солнце ненадолго забежало за тучку. Светило устремляет свой бег за хребет, где прячется лишь на миг. Вздремнув часок, оно вновь подожжет горизонт рубиновой зарей. Первозданная тишина белой ночи нарушается лишь стуком моего сердца да комариным писком. Не дрогнет ни травинка, ни листочек — природа грезит в зачарованном сне. Малиновый свет плещется над горизонтом, а кучерявая туманная испарина обволакивает прибрежье, пеленает дремный ельник и заросли дурманящего багульника.
Из туманной завесы слышатся всплески и чавканье. Подкрадываюсь ближе, укрывшись порослью можжевельника, и вижу занимательную картину. Из низкорослого ольшаника проступают два силуэта — кормится рослая лосиха, поглядывая за своим новорожденным отпрыском. Того больше занимает купание в неглубокой бухточке, где в изобилии растет сочная трава. Лосенок бьет копытцем по воде, заходит в глубину по самые уши и с радостью выплескивается обратно, с наслаждением брызгаясь и фыркая. Точь-в-точь маленький мальчуган. Пострелу месяц от роду, но длинноногий сеголеток уж очень прыток. Разыгравшись, он подпрыгивает и подталкивает мамашу передними копытами. Видно, у любознательного лосенка возникло желание подойти к моей палатке, припрятанной в густом ивняке, откуда я наблюдал, затаив дыхание. Малыш вдруг робко остановился, оглянулся на лосиху, можно ли? Та перестала жевать, насторожилась и посмотрела на родного отпрыска так, как смотрит самая строгая мама. Послушный детеныш заторопился к ней. Меня лосиха, возможно, почуяла, но уходить не собиралась. Значит, сохатые не так пугливы, как их рисуют. Лишь наевшись вдоволь молодых ольховых листьев и осоки, сытое семейство чинно удалилось в лесную глушь.
Лесные великаны любят ходить проторенными тропами поколение за поколением к излюбленным водоемам, родникам, местам кормежки и отдыха. В прошлом древние охотники, хорошо зная это, рыли на лосиных тропах замаскированные ямы — ловушки. Лоси часто мигрируют с острова на остров, легко преодолевают вплавь озерные заливы, спасаясь от лесных пожаров и волков. Видно, я забрался в отдаленные, дикие места, стал биваком близ лосиной тропы, и природа подарила мне удивительную встречу с могучими хозяевами тайги. Лишь примятая трава да следы копыт на илистом прибрежье еще долго напоминали о лесных пришельцах.
Как только звезда по имени Солнце подожгла пламенными лучами хвойные ежики, тростники вздрогнули от кругов жирующей щуки, раззадорив мою рыбацкую натуру. Блесной ее не достать, неизбежен зацеп. Может, выманить на всплеск? Заброс следует к самой границе зарослей, а заодно экспериментирую. К блесне «Атом» креплю красный хвостик от твистера с двойником № 12. Проводку чередую с паузами, когда приманка притопляется, конвульсивно извивается, трепеща хвостиком. Блесна зычно плещет о воду, подняв фонтан брызг. Давай-ка, пятнистая, соблазнись! Но пришла блесна с одною тиной озерною. Вновь кидаю обманку, и едва она коснулась поверхности, как черная спина взметнулась над гладью. От мгновенного рывка екает мое сердце. Все-таки я выманил хищницу из крепи, сыграв на ее любопытстве. Теперь рыбина рвется обратно в хитросплетения, спиннинг плавно пружинит, а леска режет воду и ведет смертельную схватку. Буруны и уходы вглубь сменяются «свечками», в которых пестро-зеленая красавица демонстрирует всю свою хищную силу и грацию. Но вот потяжки все слабее, щука проходит боком у борта, и уже виден ее злобный взгляд и острозубая пасть с торчащей из уголка рта блесной. Двойник надежно удерживает трофей, а подсачек довершает победу человека над «зеленой крокодилой». Оказывается, не только сомы идут на «квок», а жерехи и голавль на плеск, но и другие охотники интересуются звуками на воде.
И вот, когда рыбацкая душа наполнилась радостным восторгом, я с удовольствием растягиваюсь на душистом лапнике и слушаю голоса лесных птах. Мягкий утренний луч нежно ласкает лицо, а шелковистые травы трепещут у изголовья. Ухожу в забытье — растворяюсь в зеленом мире, сливаюсь с журчанием ручья, с березовым говором и дыханием ветерка.
Вдруг хлопанье крыльев и скрежет карканья выводят из приятной неги. Прямо надо мной в еловой кроне затеяли свару две вороны и ястреб-перепелятник. Видно, они делят «сферу влияния» возле благодатной ламбы, устроив воздушный бой. Склочницы «каркуши» неистово горланят, настырно нападают на ястребка. Быстрокрылый хищник виражирует, ловко выворачивается и уходит из-под носа назойливых ворон. После неудачной попытки прогнать соперника недовольные вороны усаживаются на островерхую макушку ели, осыпая противника неистовым ором. Перепелятник зорко наблюдает за ними и отвечает частым боевым кличем «ки-ки-ки», мол, драка еще не окончена. Вот ястребок набрался смелости, молнией метнулся на врагов, сверкнув рябым брюшком, и посеял панику в рядах противника. Те не ждали стремительного нападения и кинулись врассыпную. Хоть перепелятник и меньше ворон, но в ловкости и быстроте ему нет равных. Длиннохвостый силуэт небесного охотника в мгновение ока настиг обидчицу. «Каркуша» в панике неуклюже запетляла, пытаясь избежать атаки. Удар клюва — и серые вороньи перья веером разлетелись в лазурной выси. Еще удар — и ворона кувырком полетела в заросли ольшаника, улепетывая «во все крылья». Перепелятник убедился, что забияки скрылись из виду, взмыл повыше над хвойными гривами, и звонкое победное «ки-ки-ки» понеслось в поднебесье. Так удалой ястребок остался хозяином возле родной ламбушки, а о воздушной схватке напоминают лишь несколько серых перышек. Они легко кружат в ветряных потоках, неслышно падая на мягкий моховой ковер.
Судя по всплескам щучки в озерце много, и на закате я распускаю возле зарослей тростника три кружка, наживленных окушками-недомерками. Кружки оснащены леской 0,5, грузилами, вольфрамовыми съемными поводками и двойниками-заглотышами № 10. Громоздкие тройники не ставлю, ведь зачастую их щука выплевывает, чего не случается с мелким крючком, его-то она заглотит под самые жабры. 70-граммовый груз, установленный на дне, стопорит плаванье кружка и удерживает его в зоне лова. Съемный поводок с карабинчиком позволяет без проблем снять трофей и тут же пристегнуть запасной поводок. Живца цепляю за ноздрю, так он не калечится и остается бойким. К тому же щука заглатывает добычу с головы, что исключает вероятность схода. В отличие от жерлицы, туго привязанной за кол, кружок легко переставляется на различные глубины. Выйдя из травяных укрытий, хищница наверняка заметит «матросика», который ходит в полуметре от дна. Остается только выцарапать из густых зарослей прочной травы засекшуюся рыбу.
Ранним утречком подплываю к заякоренным снастям, снимаю двух проворных щучек и не досчитываюсь одного кружка. На синеокой глади его не видно. Ну, думаю, щучка заволокла снасть в траву. Приходится в болотниках вламываться в хрустящую гущу тростника, словно сеттер за кряквой. Вот он, лежит преспокойно возле мохнатой кочки. Вдруг с кочкарника шумно поднялись на крыло две хохлатые чомги. Рыбоядные уточки устроили гнедо на плавучем, зыбком холмике. Самочка сидела на кладке, и супруг одарил подругу гостинцем, цепко ухватив моего живца. Благо, что съела она рыбку без крючка, а то б не видать птичке рассвета.
Вдруг в заповедной тиши, словно глас свыше, раздался лебединый клик и торжественным гимном жизни понесся над тихой ламбой. Две белоснежные стройные птицы грациозно совершили круг и с шумным плеском опустились на прохладную бирюзовую влагу. Даже горластые чайки удивленно замолчали и раззявили клювы. Им не часто приходилось видеть птиц такой божественной красоты. Ослепительно белые лебедушки словно в русалочьих играх бьют крылами, плещутся, взметая россыпи серебряных брызг-бисеринок, купаются в розовых солнечных бликах. Кликуны нежно обвиваются изящными шеями и трубят во всеуслышание песнь любви. Здесь на каменистом островке, скрытом от посторонних глаз стеной тростника, устроят чудные птицы спартанское гнездо, выведут птенцов и полгода будут растить малышей, окружая их заботой. Родители часто балуют неокрепших пуховичков и катают их на своей спине. Такие прогулки птенцам очень нравятся. Лебеди отчаянно защищают гнездо и потомство, с шипением наскакивают на непрошеного гостя, а ударом сильных крыльев способны опрокинуть с ног зверя размером с лису. Осторожные кликуны гнездятся на севере крайне редко, лишь в заповедниках да на затерянных в тайге лесных озерах. Значит, теперь и эту потаенную ламбу можно назвать лебяжьей.
Так день за днем, растворяясь в первозданной глуши, забудешь суету городской жизни. Распахнешь врата своей души, и Мать-Природа примет тебя в свои объятия, откроет сокровенные тайны, оздоровит, щедро напитает безграничной чистотой и любовью человеческую душу. А трепетное сердце навсегда привяжется к потаенному озерцу, над которым парит благостная лебединая песня, где в разлапистой еловой корбе рыщут волки, медведи, барсуки и еноты, а под раскидистыми ветвями плакучих ив лениво плавятся толстоспинные окуни и язи.

Сергей МОРСОВ

Источник: http://www.mk.ru/